Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Елена Сазанович

– Убийцы, как правило, необыкновенны, – усмехнулся я. —

Так что, пожалуй, дело не в профессии.

Мы сразу не понравились друг другу. Но я не был девицей, поэтому мне его любовь была не нужна.

Следователь, словно вопреки моему мнению, премило улыбнулся и провел ладонью по своим редким, чем-то смазанным волосам.

– Скажите, где вы находились во время гибели вашего… – Он запнулся, не зная, какую степень родства присвоить Стасу по отношению ко мне. Или он сделал это умышленно, давая мне возможность самому на это ответить.

– Коллеги, – продолжил я за него.

– Вы давно с ним работаете? – небрежно спросил Юрий Петрович.

– Давно, если сутки можно назвать вечностью. Правда, для некоторых они и обратились именно вечностью.

– И в течение суток он стал вашим коллегой?

– Не в течение суток, а в течение одной репетиции. Этого вполне достаточно.

– Хм. Мы отвлеклись.

– Да, – тут же согласился я. И подробно описал место, где находился во время заключительной сцены. Хотя, думаю, за меня это уже давно сделали мои доброжелатели.

Не знаю, то ли моя природная подозрительность, то ли осторожность заставили сосредоточиться в несколько минут, но я, отбросив все рассуждения о смерти, решил тщательно обдумывать каждое слово и ни под каким предлогом не открывать карт. И хотя сам я толком не знал, есть ли они у меня, но сообразил, что любое неосторожное слово может навредить и мне, и моим друзьям, так как участвовали в спектакле только мы, четверо, и один из нас был уже мертв.

– Скажите, ваш друг имел склонность к самоубийству? – продолжал допрос Юрий Петрович, намеренно подчеркнув интонацией слово «друг», тем самым демонстрируя, что для него друг и коллега – одно и то же.

– К самоубийству? – Я сделал вид, что думаю. И даже для полной убедительности наморщил лоб. Впрочем, версия самоубийства для нас и для руководства «КОСА» была наиболее благоприятной. Для меня же правда была важнее. – В этом клубе все склонны наложить на себя руки. Только не спрашивайте почему. Я вам все равно не отвечу. Думаю, руководство «КОСА» даст вам надлежащее объяснение.

– Допустим. Но я и так наслышан об этом заведении и теперь хочу узнать ваше личное мнение: был ли Стас Борщевский склонен к самоубийству?

Конечно, я мог этому Юрию Петровичу запросто выложить, что Стас преследовал иную цель: искал кого-то и что-то важное хотел именно мне сообщить перед смертью. Но это сообщение я решил отложить до более благоприятных времен.

– Как бы вам объяснить, – продолжал я старательно морщить лоб, – пришел он сюда в поисках смерти, но незадолго до гибели вдруг сообщил нам, что не собирается накладывать на себя руки. И вообще после спектакля собирается сматываться из «КОСА».

– Значит, что-то изменило его решение. Или кто-то…

Я пожал плечами.

– Вообще-то, если честно, то все здесь… Ну, в общем, люди неуравновешенные. Знаете ли, неустойчивая психика. И, так я думаю, каждый здесь восемь раз на день меняет свое решение. Вчера он решил убить себя, потому что кто-то его обидел одним лишь словом. А сегодня он заметил, как под его окном расцвел куст сирени, и тут же решил жить. А вечером он вдруг понял, насколько бессмыслен мир, потому что хлынул дождь и страшный ветер поломал этот куст. И он вновь решил умереть. А завтра…

– Достаточно, – резко перебил мои литературные измышления следователь. Явно моя скромная персона стала его раздражать. – Довольно логично – списать эти порывы на особенности творческой натуры. В мире может ничего не произойти, а ты вдруг решил умереть.

Я развел руками.

– Вот вы и начинаете меня понимать. Но дело в том, что до мира здесь, в общем-то, никому нет никакого дела. Интересы каждого сосредоточены вокруг собственной личности. А личность…

– Я наслышан об этом. Значит, ничего определенного вы мне сказать не можете?

В ответ я пожал плечами.

– Хорошо. Тогда, вероятно, вы знаете, кто мог желать смерти Борщевскому?

Я вспомнил, как недавно сам заявил, что собираюсь его пришить. То же самое не раз заявляла и Вася. Да и Вано особенно не скрывал своих чувств к нему, во всяком случае, не раскрывал объятий.

– Ну же? Кто? Хорошо, я подскажу. Кто-нибудь из вас знал Стаса Борщевского до его появления в клубе?

– Юрий Петрович… – Я нарочито громко вздохнул. – Эти вопросы не ко мне, вот и задайте остальным. Я же отвечу за себя. Я его раньше не имел чести знать и смерти ему не желал.

– Вы уклончиво отвечаете на вопросы, Задоров. Но это ваше право. Хуже, если вы что-то скрываете. – В глазах следователя мелькнул недобрый огонек.

– Не скрываю, Юрий Петрович, а пытаюсь не наболтать лишнего. Как известно, из-за лишних слов часто происходят лишние недоразумения. К тому же я привык отвечать только за себя.

– Только за себя вы можете отвечать в этом клубе! – резко оборвал он меня. – А по делу об убийстве обязаны отвечать и за других. Безусловно, я имею в виду только ответы на вопросы. И завтра я эти вопросы задам вам в другом месте и в другой обстановке. Готовьтесь на них ответить!

Я понял, что не совсем верно себя веду, пока он выписывал мне повестку. Но было поздно: подчеркнуто вежливо раскланявшись, следователь удалился. Я видел, как он уже расспрашивает Толмачевского и Варфоломеева, которые ему вежливо и учтиво улыбались. Что ж, пусть улыбаются. С меня на сегодняшнюю ночь хватит.

У меня страшно раскалывалась голова, и единственным желанием было – поскорее добраться домой и на пару часов забыть о кошмаре. Мне трудно было все это время разговаривать с Васей. Я не знал тех слов, что могли бы ее утешить. Может, слов утешения и не бывает, а существует только их оболочка. Звуки. Но я понимал, что разговор необходим и неизбежен, хотя видел, что все это время она избегала меня. Сторонилась. Боялась встретиться взглядом. Она пребывала в шоке, и вывести ее из этого шока способно только время. Я решил пожелать ей спокойной ночи. Это выглядело довольно глупо, но что я ей еще мог сказать?

– Вася, – окликнул я девушку. Она не шелохнулась. Она стояла лицом к стене, глядя в одну точку. – Вася, я не знаю… – сбивчиво начал я.

– Не надо, Ник, – с трудом выговорила она, – прошу тебя, ты тут ни при чем. Просто… Я только тебе скажу, Ник. Я очень часто мечтала увидеть его мертвым. Мертвым! Слышишь! – Ее голос сорвался на крик.

– Тише, тише, девочка моя. Ты же умница. Ты и без меня понимаешь, что эти мысли посещали тебя от обиды. От злости. Но ты никогда не хотела этого в действительности.

– Не знаю. – Вася закрыла лицо руками. И всхлипнула. – А вдруг хотела? А? Ник?

– Ну, что ты, что ты…

– Он был такой… Боже, это же неправда! Он был такой живой на сцене. Он так хорошо играл Ромео. Иногда мне казалось, что мы играем в наше прошлое… Как дети…

– Я понимаю.

Вася резко повернулась и крепко-крепко обняла меня.

– Мне так тяжело, Ник. Помоги мне… Ну, пожалуйста, помоги…

– Конечно, девочка моя. Конечно. Я не оставлю тебя. – Я гладил ее волосы, мокрое от слез лицо.

– Ваша дама нуждается в помощи? – услышал я за своей спиной ехидный голос и, обернувшись, столкнулся нос к носу с Юрием Петровичем.

– Моя дама прежде всего нуждается в покое, – грубо ответил я.

– Ну, покой в ночь убийства – это миф.

– А вы часто прибегаете к подслушиванию чужих разговоров?

Он отрицательно покачал головой.

– Разговоры сами меня находят, Задоров. Я их не ищу. Но в ночь убийства можно много, очень много услышать любопытного.

– Вы пользуетесь слабостью, горем людей?

– Отчасти – да. Как пользуетесь и вы, играя на сцене чувства чужих людей. Я прекрасно знаю людей в силу своей профессии. Они склонны очень быстро все забывать. И завтрашнее утро, поверьте, для многих уже будет совсем иным. За ночь они свыкнутся с мыслью, что человек убит, и утром дадут иные показания. Мне же нужны люди сразу после трагедии, когда они еще не до конца осмыслили происшедшее. Когда возбуждены, убиты горем и одержимы ненавистью к преступнику. Только тогда из них можно вытянуть правду.

– Это жестоко, – невесело усмехнулся я.

– А убийство, мой дорогой, очень жестокая вещь. Или вы этого не знали? Ведь именно кто-то из этих убитых горем людишек совершил преступление! Правда, Василиса? – Следователь пристально посмотрел на девушку.

Она испуганно отшатнулась. И, конечно, сделала это зря.

– Вы… Вы уже знаете мое имя? – еле слышно прошептала Вася.

– Более того, милая девушка, я уже знаю, что долгое время Стас Борщевский был вашим любовником и хладнокровно бросил вас, после чего вы и прибегли к помощи этого клуба.

– Прекрасная работа! – Я трижды хлопнул в ладоши. – Такое ощущение, что на каждого из нас составлено досье – я ощущаю на себе прикосновение рентгеновских лучей.

– И правильно ощущаете. Может быть, это развяжет вам язык?

Мое терпение лопнуло. Я сжал кулаки и спрятал руки за спину, чтобы преодолеть искушение дать по морде этому блюстителю порядка. Вася уловила мой жест и незаметно пожала мою руку.